Мой сайт

Об «Избранном» принято писать, оглядываясь на предыдущие сборники и книжки, рассуждая о метатексте (равно как и об интертексте) и особенностях поэтики автора в различные периоды его творчества. Нормальная схема, но я ее, пожалуй, придерживаться здесь не буду, потому что…

Книга избранных стихотворений Александра Петрушкина только на первый взгляд кажется свободной для бытования читателя, после прочтения видишь, что это тщательно огороженная резервация, и внутренний пейзаж ее суров и малонаселен – преобладает степь, но не сухая, повсюду ощутимо дыханье воды. Да что там, дыханье! Вода катает камушки-слова, заходится пеной, несет с собой всякий мусор - одним словом, стихия. В тоже время путь этой воды-речи жестко задан, и потому своей цели она достигает быстро, не тратясь попусту – в чем и заключается мастерство поэта. «слитно пишется рцы плотно речёт вода…» - сказано точно, и по-моему, одна из лучших строк в русской поэзии на эту тему.

Зэка языка, если воспользоваться самоопределением Германа Лукомникова, Александр Петрушкин (не зря в Живом Журнале его дневник озаглавлен – «заключенный 06091972. Лагерь "Северная зона". Барак 74-66») не спешит вырваться на волю, хотя и думает только о ней, о чем постоянно проговаривается.

…Переводи себя на тени

холодной кодлы в подворотне –

без воздуха и угрызений

смолы в неохлажденном горле.

Не в смысле всяких назиданий –

стою, как слог, без перевода

овеществленный, и на нары

стучится из меня свобода.

Формально в его стихах все вертится вокруг невозможности возвращения, потому что везде тьма. Говорение, заговаривание, бормотание – так ведет себя человек в одиночестве, в страхе перед неведомым. И это притом, что друзей-адресатов у поэзии АП немало. И сам он, как скворец, готов с каждым беседовать на его языке. Что касается понимания…

Однажды приятель, слушая, как разговаривает мой сын, назвал его в шутку оракулом. И правда, в то время речь его была темна и полна каких-то неясных, но красивых смыслов, каждый из которых стоил, по крайней мере, продолжения, но так и был брошен на полдороги. В последнее время  эффект поэтического для меня как раз и связан с такой речью, состоящей из мандельштамовских лепета и шепота. Не последнюю роль, конечно, играет в таком восприятии и фигура читающего стихи. Культуртрегер и поэт – две трудносочетаемые ипостаси, но у Петрушкина это получается, отсюда и легкий привкус апостольской нотки в его текстах, наиболее ощутимый в посланиях-письмах, которых  у него достаточно. Кому эти письма? Из ближайшего – не будем тревожить тени великих - поэтического окружения можно назвать Яниса Грантса, Дмитрия Машарыгина и др., но в первую очередь прямых учителей - Андрея Санникова и Евгения Туренко, к последнему Александр питает что-то вроде ревности, как шаман к шаману. Как и у Туренко логика образов АП настолько проста, что может показаться безыскусной - дескать, сам-речь, говори, блаженный, да не заговаривайся, - однако в лучших стихах стремление к диалогу на равных творит чудеса – это мы, читатели, спрашиваем у Петрушкина, а он нам отвечает, но нам и только нам понятными словами (чтобы снизить пафос, вспомню о «командирской заруке» у Пелевина).

И все-таки, о чем «шумит словарь на перекрестке» - в рамках этой книги вопрос неверный. Тысяча голосов, и внимать им одновременно нельзя, поэтому надо настроиться на канал, убрать помехи и слушать, но при этом не забывать, что и мы участвуем в разговоре, хотя бы стуча в ответ костяшками пальцев. Тогда за колючкой можно будет разглядеть небо, в которое смотрится темная, свинцовая (по определению автора) земля.