Мой сайт

Вот у вас бывало или нет – вокруг, вроде бы, покой и порядок, но вы-то знаете: это обман. Вы знаете: не хватает какого-то штриха, детали, возможно, мелочи, чтобы всё встало на свои места, чтобы вы ощутили себя в своей тарелке. Я практически всегда пребываю в таком состоянии. Лишь изредка наступает эпизод полной гармонии с миром (или с чем? – не знаю). Когда-то (поверите ли) я забыл на время о неврозе и вообще –  извёл тревогу, прочитав:

но виноградна кровь но невиновен дым

Прошло уже несколько лет, а я до сих пор помню  ожог. Вдруг всё сошлось, сфокусировалось. Я погрузился в эту расчудесную строчку, наступило какое-то галлюциногенное восприятие. И оказалось, что здесь и сейчас многомерно. Я видел себя со стороны. Да, это я сидел на скамейке под каким-то лондонским мостом. Туман (дым) висел сплошной пеленой, а моя рубашка пропиталась кровью цвета спелой изабеллы; или не было никакого Лондона, а был густой смог ЧТПЗ, проникший в комнату, где я порезался при обламывании своих ногтей. Очевидность происходящего (как и его вариативность) в этой строке настолько многосильна, что вся пейзажная лирика (например) на таком фоне вянет и задаётся гнильцой. На эту любимую строчку можно извести километры бумаги, но получается неподобающе маниакально. Александр Петрушкин – автор не одной строчки, а восьми сотен стихотворений. Ну, или около того.

Поэтому, не буду задерживаться. Следующая станция – настоящее.

Александр Петрушкин – плодовитый автор. Уже составлен и подготовлен к печати, но ещё не издан очередной сборник, на сей раз – избранных произведений 2007-2008 годов. Знакомство с текстами показывает, что по внешним признакам поэт остаётся верен себе: добрая треть стихов – это посвящения; другая треть – это прямые и скрытые ссылки, аллюзии; то и дело упоминаются персоналии (Санников, Туренко, Божнев, Векшин – традиционный, в общем-то, набор); внутри пространства то и дело всплывают рыбы или собаки, часто не обходится без Бога; а ещё – много географии: Челяба, Свердловск, Москва, Вятка, Итака и т. д. Но в то же время практически исчезли прописные буквы, а из знаков препинания оставлен (преимущественно) один – тире. Нельзя не заметить, что современный Петрушкин, продолжая писать, конечно же, для себя и про себя, стал за последние два-три года более открыт, прозрачен, понятен (плохое слово, за него меня побьют). Ещё лет пять назад был этакий рубака (подойдёт и рубаха-в смысле-парень), то и дело расправлявшийся с действительностью (реальной или вымышленной, какая разница). С годами голос не потерял своей силы, а ткань стиха изменилась: теперь всё гораздо утончённей, что ли. Отсюда и «…энергичность высказывания, сопровождающаяся неожиданным лирическим многоголосьем». (Данила Давыдов). Может, поэтому А.Петрушкина заметили в Москве, и в этом году он активно печатался в столичных толстых журналах (упомяну только два знаковых: авторитетный «Воздух» и чрезвычайно уважаемый «Знамя»).     

Конечно, если ты пишешь:

А я не страшусь – ужасаюсь, теряючи речь –

Горючую тьму – языка поносимую спичку –

И так же, как ты темноты твоей в стуке боюсь,

В кармане свернув немоту, как от смерти отмычку.    –

то найдётся немало желающих заявить, что в стихотворениях будто бы торжествует хаос, будто бы выстраивается нежизнеспособная, да попросту мёртвая, конструкция. Ещё бы, ведь в приведённом примере сведены вместе страх, ужас, потеря, горючая тьма, темнота, боязнь, немота, смерть. Некоторые из тех, кто пытался писать о поэзии Петрушкина, всерьёз полагали, что сделали открытие: типа, мир автора – это мир после апокалипсиса,  обломки былого величия, паранойя, психоз. Думаю, что это заблуждение. Почему? Да потому что у мёртвой поэзии другие слова («канающие» под живые), запахи и звуки. Я думаю: художником движет протест. Протест против попытки всё расшифровать, всё распознать, вынюхать-таки все тайны и поставить жирную точку. Эти надежды безнадежны, говорит автор. Примеры? Да сколько угодно. Вот несколько строк из новой книги Александра Петрушкина:

конечная станция нежный кастет в кармане

тонкие кости ветра из пустопорожней вербы

отсутствие времени и темноты тебя не обманет

                       – не

поговоришь со мной? –

бог говорит мне

Или:

Звезда одна, с другою говорит

Там, на балконе. – и не отвернёшься:

Там плачет Бог – палачит и – болит.

Всё от того, что ты к нему вернёшься.   

Мне кажется, что сомнения – в крови героя Петрушкина. Но то и дело встречающееся «или» не означает, что нам дарован выбор. Это, скорее, такая игра: да, могло быть так или так, а будет-то всё равно по-другому. Хуже, чем задумывалось. Именно поэтому героя  Александра Петрушкина можно назвать неоромантиком. Парадокс? Вовсе нет. Он ведь не стал холодным рационалистом? Не стал. А то, что он развеял мечту о «добром и вечном», и делает его романтиком. Потому что романтики в привычном понимании – никакие не романтики. Они нуждаются (по меньшей мере) в консультации психиатра.

Но иногда сомнения так и остаются сомнениями, растерянность – растерянностью, а   в конце появляется знак вопроса:

                                    Под руки

нас выводят на свет или свет

нас поставил на круг – в лёгкой ртути

поднимающейся до небес. Это свет

или только лишь люди?   

 Но это ещё не всё. После текстов Петрушкина я чувствую себя обманутым, но меня обманул не поэт, а мир (или жизнь? – не знаю). Ничего-ничего-ничего не сбылось, даже сам я стал не тем, кем был задуман. А дальше и вовсе, казалось бы, парадоксальный вывод: осознание этого не ввергает меня в нескончаемую депрессию, а успокаивает и расслабляет. Так бывает и от длиннющих петрушкинских стихотворений, и от отдельных строчек. Почти всех:

Ты проснулся беременным – значит прыщи все исчезли:

Это просом весна просыпается по полу. В пол-

Шестого почувствуешь, как пошевелится (сын ли?

Дочь?)

Не знаю, о том ли автор (не всё ли равно?), но я испытывал (правда!) шевеление и пихание во мне моего сына, хотя он зрел в утробе жены. Как я не написал об этом тогда, двенадцать лет назад?! Или – так не написал? А вот:

Ловля звёзд – пустое занятье, но ты

занималась всегда этим лучше, чем я…

А дальше – свидание, волны, которые «забудут нас», театр, рыбья кожа (излюбленные авторские рыбы!) разводных мостов, измены и признание, что только Ты и была близка по-настоящему. Бунтарь и низвергатель, герой Петрушкина и любит на высшем накале, и прощается – навсегда.

И – совсем личное. Пару раз я вздрогнул, потому что прочитал строчки…своего любимого Хармса. Нет, конечно, это всё Петрушкин, но:

видишь брат и я надрался

не водой хожу а дном

надо мною тоже скользко

бьют по стёклышку веслом

Весёлый…утопленник! Да ещё зимой! Смех и трагедия! Ну, чистый Хармс. (Нет, для совсем уж Хармса можно было бы весло заменить на кровать или, допустим, парашют). Или:

Мчит по воле Посейдона

Престарелый Одиссей

Электричка мчит к Свердловску

Хочешь – куй, а хочешь – сей.

Последние две цитаты к делу не относятся. Это я превысил свои полномочия и побаловал себя.

И – к начальной станции. Неправда, что стихи действуют на человека опосредованно. Точнее, не всегда правда. Бывает так, что всё сходится, выстраивается и упорядочивается в тебе после прочтения одной-единственной строчки. Например, этой:

Но виноградна кровь но невиновен дым…