Марина Саввиных. РАССЕКАЮЩИЙ ТКАНЬ – СОБИРАЮЩИЙ КАМНИ… (2010)
Так случилось, что книги
Александра Петрушкина приходят ко мне в прихотливом порядке, - как будто
постарался опытный романист: от середины – к ближайшему итогу – и
только затем в начало… Если так читать эти стихи, то в конце концов,
возникает впечатление рассыпавшейся перед тобой мозаики – в хаосе
разноцветных стекляшек ещё угадываются очертания Картины, но вся она уже
– иная, чем была: каждая стекляшка – сама по себе: и сама по себе –
картина… Связи – брезжут и дышат из ещё живых воспоминаний, но смутно,
едва. Сквозя и проступая. И всё-таки – та, прежняя, единая, Картина,
будто некий фантом (фантомная боль?), нечувствительно парит над
беспорядком и удерживает космос в его призрачной целостности.
Удивилась совпадению своих ощущений с мыслями Ивана Андрощука,
написавшего предисловие к книжке «Анатомия» (2005). Андрощук пишет о
«фасеточном зрении» автора – зрении ангела и стрекозы… По-моему, очень
точная метафора! Взгляд Петрушкина всегда – сверху, хотя может
показаться, что он – как многие-многие (имя им – легион!) современные
стихотворцы – просто блуждает среди мелочей и оторванных от сущности
деталей распавшегося мира. О! в руках ангела Петрушкина – жестокий
скальпель! Манера, которая в новой книге (той, что сейчас перед нами)
вполне кристаллизовалась, - беспощадное рассечение привычных речевых
связей. Хирургическое вмешательство в привычку, воспитанную словарями
Ожегова-Ушакова-Шведовой… ибо каждое слово в лексиконе Петрушкина –
линза, собирающая смыслы множества РАЗНЫХ словарей: попробуй-ка
воспользоваться ею без специальной подготовки! Врачебное насилие над
общеупотребительным синтаксисом – читатель должен работать и глазом, и
«горлом», чтобы ловить гармонии, устрояемые автором… Вот этот период
пойми
никто не виноват ни в том ни в этом отвечай из пустоты как урожай всё
отражается в вине пойми закроются глаза а ты внутри на глубине
всё
против почему ты за?
«горлом» читается так: пойми// никто
не виноват ни в том, ни в этом// отвечай из пустоты// как урожай, всё
отражается в вине// пойми, закроются глаза// а ты внутри, на глубине//
всё против// почему ты – за?..
Логика зрения и логика «горла»,
вступая в конфликт, сбивают – структуралистским языком говоря –
«автоматизм восприятия», и читатель, загипнотизированный одновременным
действием взаимоисключающих ритмов, мучительно напрягается – постигая
собственную «глубину»…
Насилие над готовой «онтологической
картиной», которая здесь разбита и разбросана, и которую читатель должен
теперь заново СОБРАТЬ САМ…
В общем, ангел Петрушкин – со своей
иерихонскою трубой и огненным мечом в карающей деснице – заставляет
читателя переживать Страшный Суд – ради его же, читателя, блага. Ради
Истины-Добра-Красоты, в каковое триединство облечено на земле Царствие
Небесное.
Как возможно такое «собирание» - покажу на конкретном
примере.
*** на то смиренный человек клюёт ранетки с
мертвых яблонь засматриваясь в водный крест и в прорубь перечёркнут
за день
он пересматривал себя – пока за мышь возилась вьюга метель
себя переждала и переплавила испуга
предвосхищенье – он
входил под своды теплых снегопадов – чужой еврей – степной калмык – и
большего уже не надо
на то смиренный человек пересчитал свои
убытки и Бог смотрел из всех прорех – как ленин в первомай с
открытки
он пересматривал своё: хозяйство темные дороги никчемное
но ремесло ранетки высохшие ноги
он перемалывал себя
переменял себя и льдины вдоль чёрных яблонь и пруда горелой глины
на
то смиренный человек клевал свои прорехи богу и холод говорил как
смех но по-другому
нельзя и всходит из воды как сталь сквозь
овны всё тот же точный человек ранету кровный
Кажется,
пробиться к пониманию этих «буков» - свыше сил человеческих… Слишком
разителен контраст между графикой (будоражащей в памяти и дантовские
терцины, и даже что-то сафически-алкеевское – разницею длины стихов в
строфе) и разорванным между строфами смыслом. Однако, «насекомая» форма
сработана здесь инструментом Левши – виртуозного ювелира и
геометра-самоучки. Человек – яблоня – прорубь… Композиционное кольцо
(первая и последняя строфы) замыкает смысл в бесконечных ветвях
библейских ассоциаций. Человек – смиренный, но и – точный. Он – человек,
но он – и птица («клюёт ранетки», которые к тому же – плоды более
отвлечённых «мёртвых яблонь», приобретающих тут же черты конкретных
сибирских дичков, которыми зимой питаются снегири и синицы, чьи скромные
трапезы оставляют на снегу следы, подобные пятнам крови… это
фотографически точная, знакомая каждому сибиряку зарисовка – потому и
человек – ранету кровный!). Крещенская символика. Человек – перечёркнут.
Он вынужден пересматривать себя ежедневно – и в этот «пересмотр»
втянуто культурное поле, вне которого современная мысль не бытует: вот
они, тени прошлого и символы крестного пути. Достоевский (мне в этом «за
мышь возилась вьюга» сразу почудился Свидригайлов в последнюю ночь
перед самоубийством: Так смотрит перевёрнутое блюдце//Так по спине в
постель стекает мышь…) да ещё с этаким пушкинским бесовски-ироническим
прищуром («испуга» - это ведь из пушкинских сказок…из «Евгения Онегина»…
из гоголевских видений). Пушкинский «Памятник» сигналит нам из
следующей же строфы – «другом степей» калмыком, - и тут же рядом – и
«чужой еврей» (Маркс?), и Ленин с первомайской открытки. Становится
понятно, что «человек – себя – пересматривающий» и есть, наверное, тот
невольный «совок», каковым каждый из нас «перешёл» в расхристанное
постиндустриальное сегодня. Сплошные прорехи – кровавые пятна на снегу –
ранетка над крещенской прорубью… Клюющий собственные раны птицечеловек.
Говорит – как смех. КАК. Но это – не смех. Это – по-другому. Это –
Богу. Слёзы жалобы и раскаяния. И по-другому – нельзя. Таким образом –
на наших глазах совершается жертвоприношение: сталь проходит «сквозь
овны» - новый человек восходит из крещенской проруби, из глубины самого
себя, – кровавые пятна на снегу обретают полноту мистического значения:
это и плоть алого яблока, и язвы Христовы.
Перед нами – картина.
Вполне в духе Филонова. Словесная иконопись последнего (?) поколения.
Конечно,
это всего лишь моя, читательская, реконструкция. Ни в коей мере не
претендую на филологическую обязательность данного текста. Но,
думается, по замыслу ангела Петрушкина, примерно такая работа и должна
произойти в читательском мозгу – в движении по линиям намеченных
рассечений. В эти зияющие борозды (эллиптические пустоты) и должен
вывалиться весь имеющийся у читателя культурный запас, чтобы разбиться
вдребезги и собраться заново – в словесно-живописное полотно, ради
которого автор и старался. На самом деле он всё время держит над ухом
читателя свой ангельский камертон, и, что бы ни собрал ты у себя в
голове, от главной темы не даст тебе уклониться.
Если так
читать стихи Александра Петрушкина, то можно проникнуться и их
нравственной энергетикой, религиозной по сути, и чувством художественной
новизны (хотя традиция, к которой – явно – примыкает Петрушкин, нынче
уже весьма богата). В лучших своих работах он благодатно краток,
сдержан и суггестивен (то есть без лишних усилий вводит читателя в
необходимое состояние). Что вовсе не типично для представителей
вышеупомянутой традиции. Подражать Петрушкину невозможно (хотя попытки
не только имеются, но и в изобилии продолжаются). Читать же эту поэзию
значит становиться её соавтором. Каковых соавторов поболе и желает поэту
Марина Саввиных.
Категория: РЕЦЕНЗИИ | Добавил: Хлебник (16.07.2010)
| Автор: Марина Саввиных (Красноярск)
|
Просмотров: 531
| Рейтинг: 0.0/0 |
|