Виктор Окунев (Челябинск) А.П.ология: рецензия на книгу "(В)водный ангел"
Чтобы написать о поэте Александре Петрушкине, нужно сначала начитаться
книг поэта Кальпиди. Но это не значит, что Петрушкин – подражатель. Его
стихи закодированы, а код ищи у Кальпиди (код/кот – Кальпиди это
обязательно бы обыграл(!)… обыграет, может быть, Петрушкин). … Или у
Ирины Кадиковой в Америке, если она его с собой увезла! Петрушкин отдает
ей должное, хотя она, Ирина, «сочинена» говорят – во многом! – ВК.
Своеобразная поэзия, очень неровная в своей безоглядности (есть
начитанность, но это не значит что…) – это все «(В)водный Ангел»
Петрушкина! И даже не поэзия, а дух сочится сквозь бренную плоть, сквозь
поры, убывая, меж тем, как тело плачет.… Плачет, а, Саша? Поэт А.П.
многое знает о теле, о телесности (и профессия начальная тому
способствует: связь с медициной), а дух? Дух сам скажет. Ему не нужны
(рискну сравнить!) вечные облака поэзии Бориса Рыжего, которыми я было
зачитался… Читатель знает, что екатеринбуржец Борис Рыжий покончил с
собой в 27 лет, имея признание, в том числе в Европе. Петрушкина нужно
читать в половине четвертого – утра или ночи – это уже кому как повезет.
Половинность (не половинчатость) – обязательное свойство его стихов,
как и посторенние его книги, где есть «Низкая вода» и «Высокая вода». И
даже у той и другой воды, как минимум, по два смысла. А берегов нет! –
стихи без берегов. В смысле – стихия. Об этом – о стихийности – я еще в
первой статье о нем пытался сказать: «А был ли ангел?». Ангел не
условный, а «в натуре». Где наш Сведенборг?
В качестве врезки, интермедии.
… У него было самоощущение гения (почему «было» – без объяснений). Он
настраивал себя на гениальность. Хотя самоощущение и настраиванье –
категории, которые конечно разнятся. Еще совсем молодым Тарковский,
например, сказал такому же молодому Андрону Кончаловскому: «Ты думаешь,
что ты – гений?» Для них, москвичей того времени, это было в порядке
вещей. Возвеличить в себе художника и значило: им быть. Что касается
жизни, подтверждающей твои притязания либо низводящей туда, с чего ты и
начал, – она была впереди.
Наш Петрушкин, во всей полноте своих надежд, исканий – перед нами. Или в
полноте презрительности, даже намеренного цинизма. Его сильные стихи
(где сила – явленный антипод какого угодно бессилия): «Драгомощенко
все-таки сука…», «Прожили день, и жизнь нас прожила…», «Такой, блин,
Мандельштам, родные дуры…», «Блядь люмпена берет не для забавы…», «Левая
половинка птицы, сойдя с ума…», «Незрячий», «Кто щебечет, кто
хохочет…», «На пятой строфе почтовой езды…» – из «Уроков Английского».
Примыкают к ним: «Пытаясь шансы свои уравнять с з/к…», «Покури. Постой
со мной немного…», «Белые одежды обещают свет…», «не взвешивай ни за ни
против…». В Ангеле и английском, я о словесах, есть, что-то общее – не
так ли? Ангельское и английское здесь, в нашем раскладе, совпадают. У
Петрушкина есть в тексте ссылки на англоязыкость, он вообще ходит по
краю родной речи, по краю.… Но это в нем – то, о чем я уже говорил:
поколенческое, перевод челябинской «фени» на … Или сама пресловутая
«феня», тетя Феня. Тут он не оригинален. «Личность» лирического героя
Петрушкина – зачастую внеличностна. Он как-будто намерено соответствует
своей фамилии: ломает комедь … он – петрушка, базарный малый, главный
герой провинциального вертепа. А предназначение его, если говорить
серьезно: трагифарс. Так по замыслу свыше, так чувствуется. Все-таки,
возвращаясь, к уже «освоенной» теме: «А был ли Ангел?», наш автор-герой –
падший ангел, нелитературность которого (имея ввиду – литературность)
внимательному читателю очевидна. Петрушкину больше всего подошло бы
прозвание «проклятого поэта». В этих стихах если и есть Бог, то это Бог
наших усилий его, АП, понять. Вообще же, что-то очень многие из
двадцати-тридцатилетних претендую на эту проклятость… Такое вот знамение
времени. Если хотите, мода. Но … как чисто в лукавую минуту прозвучит у
Петрушкина: «… Прожив без меня две жизни, ты научилась ждать,/ Пока
тебя память сотрет до рифмы и вымолвив «жаль» –/ Хронос посмотрит вслед и
увидит в себе, как ты/ Примеряешь к морщинке своей промежуток моей
пустоты./ Только тогда ты отпустишь меня навсегда – и я,/ Как свободу
свою, твои обрету края». Отпустит, надеюсь, а не опустит? В манере А.П. –
острой, предельно метафорической – полное отсутствие манерности, позы,
того, что еще называют прециозностью. Да, в его личной библиотечке –
библиотечке бродяги, несколько книжке Кальпиди и его производных. Но
Кальпиди, ведь это – миф, а не человек; это типографская выворотка,
когда белое становится черным, а черное – белым. Именно, в такой
последовательности. Почему я об этом пишу? Тема «Кальпиди» слишком
увлекательна, чтобы от нее отказываться … от «физиологии» его стихов (а
он очень физиологичен). «Ворон и лебедь равно посвящены Аполлону», -
недаром сказано у древних. Кто ворон, кто лебедь? Хотя у Петрушкина
читаем на сайте: Вронников… Он идентифицирует себя с ним! С вороном! А
за вороном просматривается то, чем он питается: падаль… Увы. Поэзия не
столько интуитивна, сколько интонационна (по Борхесу). Все дети у нее –
«незаконнорожденные», «выблядки». Темно выражаюсь? Не темнее Ивана
Жданова, получившего главную премию «Пушкинского фонда». Вот откуда,
по-настоящему идет Петрушкин! – сознает он это или не осознает. А Жданов
– метаметафорист («мета-мета» - с удовольствием повторяет Бавильский,
всеобщий интервьюер). Кстати, в последнем по ждановскому времени
интервью Бавильского, перепечатанном в «Шизофрении» №2 – 2004 г.
(издательский проект Петрушкина), Иван Жданов предстает перед читателями
косноязычным чудовищем. «Ужель та самая Татьяна?..» и т.д. Но это к
слову. Может ситуации и Бавила поспособствовал… С него станется.
Апология А.П. предполагает разыскания в области его оранжевых (попал на
глаза заголовок во вчерашней газете) и иных настроений. А точнее,
volens-nolens, нам придется применительно к Петрушкину рассмотреть
феномен литературного хулиганства. У меня есть слишком много
доказательств, что у Петрушкина – это «прирожденное». Свойство – или как
хотите называйте. Но это уже не игра-забава, хотя и продолжение
вертепа, площадного игралища. Когда я нынче спросил об этом его об этом –
что называется напрямую, он, как я и предполагал, отвечал двойственно.
Но вполне искренне! Это и прирожденное, то есть соприродное его
внутренней сути, его самоощущениям, и – осмысленная им «позиция», то
есть головное, «логистика». В уже отмеченном мною стихотворении «На
пятой версте почтовой езды…», удачном, парадоксально соединяющем «низы»,
«физиологию», «матерность» - с отчизной, которая рифмуется с онанизмом,
– это особенно заметно. Да и в других. Поэт открывает нам глаза.
Читатель, разумеется, может мне не поверить. Как не поверил моим
утверждениям о состоятельности стихотворения «Драгомощенко все-таки
сука…» – и подобных ему – некий екатеринбургский критик с гитарой,
представлявший на презентации книги Петрушкина журнал «Урал». Гитара в
тот момент голоса не подала… Все – в основном, из правильных критиков –
заботятся о нравственности народной. В то время, как о нравственности
нужно было заботиться, начиная с 1917 года!.. И далее – в 1937 году надо
было на нравственность оглядываться. А сейчас пришло время Петрушкиных!
Поздно! Раскройте его книгу «(В)водный ангел, и он вам такое скажет…
или покажет. Главное, он не врет, он вышел на тот этический уровень,
когда страдание и сострадание поэта сопрягаются – в отличии от
большинства пишущих сегодня стихи! В первую очередь я имею в виду Челябу
и окрестности. Но и региональные Екатеринбург с Пермью и Питер с
Москвой – много ли из пишущих пройдет тест на искренность, на подлинную
сострадательность? Писать о себе и своих – одно, а ты попробуй себя на
всеотзывчивость! В этом смысл моей «Апологии А.П». Да, не гладко, да,
погибельно – «такой, блин, Мандельштам»! А «родные дуры», как пишет
далее Петрушкин… Сама поэзия русская из них. Притом она вполне
по-уличному отзовется на это: нетрудно догадаться как.
Категория: РЕЦЕНЗИИ | Добавил: Хлебник (16.07.2010)
| Автор: Виктор Окунев (Челябинск)
|
Просмотров: 521
| Рейтинг: 0.0/0 |
|